Ненастным весенним вечером... (отрывок)

Сначала расцвёл кизил. А цветёт он мелкими жёлтыми цветочками, собранными в соцветия. С виду невзрачные, но если вглядеться, каждый отдельный цветочек похож на крошечную жёлтую лилию. Листьев ещё нет на деревце, а цветы — вот, пожалуйста! Само это деревце, кизил, обычно низкорослое, узловатое, в разные стороны искривлённое. Когда в феврале оно начинает цвести — это просто чудо какое-то. Точно проявляется душа создания, втиснутого в тело жалкого уродца, над которым все потешались; и вот — на тебе! Вдруг!.. Это прекрасная, многотерпеливая, мужественная душа, которая со смиренной гордостью выносит всё — холодные дожди и ветер; и, сама золотая, радуется каждому лучу весеннего (нет, ещё предвесеннего) солнца; яркой бирюзе вдруг открывающихся небесных озёр. Кизил цветёт — значит, всё, конец зиме. Кизил цветёт; и ещё — орешник, который называется фундук. Его цветы — это длинные такие серёжки. Когда их колышет ветер, они похожи на дождь. Или на струны неведомого музыкального инструмента.
Цветёт кизил, цветёт орешник; а вокруг ещё всё серое, мокрое, холодное. Безлиственные виноградные лозы в каждом саду и вокруг городка несчастны, как нищие. Их ветром мотает, дождём холодным сечёт; они опираются на свои подпорки, как старики и старухи на клюку… Как это у Блока:
«Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
Мой друг влюблён в луну, живёт её обманом...»
В такое время особенно сильна тоска — та тоска, которая донимает молодых. Тоска по большому миру, по жизни, бушующей вокруг — но не здесь, не здесь, а где-то.Где-то!.. И это чувство: «Вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает...» Это очень сильное чувство, сногсшибательная тоска, неизъяснимая, известная только тем, кто её испытывает, и чуждая всему окружающему человечеству...
Теперь, когда я вспоминаю эту тоску, мне становится очень жаль молодых. Но я понимаю, что им нельзя помочь. Каждый должен пережить это, перемучиться сам, в одиночку...